Арефкин Андрей Викторович
04.05.1975-24.05.1995
24 мая получили задачу обеспечить прикрытие полку, для прохождения полка на высоту. Все группы погрузились на броню. Кроме наших БТР нам прислали два БМП и один танк. 2 ГСН пошла на двух БМП. Колонной стали выдвигаться на позицию. Дойдя до начала подъема на высоту (по единственой основной дороге не пошли) завернули в лес и пошли по лесу. Вышли на поляну в лесу, развернулись, вверх по тропе в дозор пошла первая БМП, которая с тыла заехала в хорошо укрепленный лагерь боевиков — землянки, эшелон окопов, БТР, три СПГ направлены на единственную дорогу, которая просматривается, как на ладони… Можно предположить, что эта группа боевиков выполняла задачу по уничтожению колонны, которая могла подниматься на высоту. Это была хорошо подготовленная засада. Первая БМП зашла к боевикам в лагерь, завязался бой. Два СПГ были уничтожены, боевиков оттеснили вправо от тропы и в поле перед лесом, где они скрылись в окопах. БМП был подбит выстрелом из гранатомета, погиб наводчик, башню переклинило.
Валентин Лелеко попытался оказать помощь экипажу машины (водитель остался жив и стал отводить машину назад). Валентин, бывший на броне машины, получил смертельное ранение… Я был на втором БМП, мы стояли на поляне, когда услышали начавшийся бой. Получили приказ идти на помощь первому БМП. Наша машина пошла к тропе и в этот момент по одному из БТР сработал оставшийся третий СПГ. Выстрел пробил машину насквозь, ранил водителя, пробил насквозь грудь наводчика Смирнова Константина, с обратной стороны машины от взрыва оторвало крышку входного люка. За машиной стояла группа, Ращупкину Дмитрию этим люком отрубило руку с плечом. Танк, преданный нам, развернулся и ушел… Мы, находясь на броне, стали подниматься по тропе. Попали под шквальный, но, видимо не прицельный, огонь боевиков, на нас посыпались ветки, срезанные с деревьев. По правому борту сработали гранатометом, но броня выдержала. Осколками порвало плечо и выбило глаз Максу… Идя колонной, я был с СВД, вел дозорное наблюдение, но, когда мы выехали в лагерь боевиков (после такого обстрела), взяв во внимание возможный близкий огневой бой в лесу, я положил в машину СВД, и взял АКС, надел разгрузник. Мы, оценив ситуацию, видя отходящих наших ребят, которые несли погибшего Валентина, и пытавшийся отъехать первый БМП, решили прекрыть их отход. Прикрываясь броней, мы вышли из леса на поляну под шквальный огонь боевиков. По правую руку от нас стал уходить БТР боевиков, но огнем нашего БМП он уехал распоротый, как консервная банка — левый борт получил отличную порцию. Могу предположить, что если кто и был под броней того БТР, повезло там только водителю…
В это время мимо нас прошла первая подбитая машина, наша машина тоже пошла назад в лес,мы отходили назад… Погибшего погрузили на броню и первая машина пошла вниз, на поляну. Вторая машина сместилась влево от тропы, прикрывая нас оставшихся, занявших круговую оборону. И очень вовремя — как только первая машина благополучно ушла вниз, к нам по лесу, справа от тропы, подошла группа боевиков, которая накрыла нас и БМП огнем из гранатометов и стрелкового оружия. Мы оказались отрезаны от пути отхода. Выстрелом из гранатомета над нашими головами по дереву осколком был смертельно ранен Арефкин Андрей. Он был еще жив. Нам надо было, получив момент, отходить назад, но мы, кроме боевиков, могли попасть под огонь своих же — нам нужен был коридор. БМП несколько раз получила заряды гранатометов по борту, водитель — молодой парень — все время боя сидел в машине, ждал приказа на отход. Я вел огонь с задней части машины и через верх, через броню, не прицельно. Попросив прикрыть меня огнем, я вышел к задней части машины и открыл два больших люка для десанта. Потом я и еще молодой боец взяли раненого Андрея и понесли его, чтобы положить под броню. У него шла кровь изо рта, он спокойно смотрел и пытался что-то сказать, но не мог… Он был неподвижен. Когда мы подняли его, чтобы положить под броню, в паре метров от нас разорвался гранатометный выстрел, нас кинуло на землю. Андрей упал на землю, мы заползли за машину, осмотрелись, посмотрели друг на друга и снова вышли к Андрею. Только подняли — опять разрыв гранаты,опять разлетелись, опять ползем за машину. Сидим, смотрим друг на друга. Молча встаем и идем опять… Снова поднимаем Андрея и почти положили, но опять разрыв гранаты — меня откинуло метра на три в сторону, в ушах звон. Попытался на четвереньках заползти за машину, но правая рука обвисла и не слушалась. Рывок — и я за машиной, облокотился спиной о дерево, смотрю на плечо. Тепло, куртка порвана, чувствую слабость. Думаю, что все.
Слабость, глаза закрываются. Держу сознание. Мир очень красивый, спокойный, тихо, спокойно… Сам себе говорю — стоп, стоп — куда это ты? Смотрю на Славу Потапова (у него пулемет, патроны кончились) … Это потом мы узнали, что бой шел 3 часа. А тогда время вообще не существовало — все было сплошной звук и зрение. Говорю Славе: «Я ранен». Даю ему свой автомат, снимаю и отдаю разгрузник. Оставляю одну гранату РГД-5 для себя. Кладу в карман. Бой продолжается. Ребята выходят в четвертый раз и Андрея кладут под броню. Он там умирает…но мы уже все можем отходить — не оставили никого. Вижу к нам идут наши по лесу, трое. Все лежат, сижу только я. И вижу их только я. Кричу нашим, указываю сторону откуда идут наши. Они дошли, проход открыт. Даем команду водителю, начинаем отход. Шквал огня и по нам, и мы по ним. Выходим на поляну. Меня сажают под броню нашего отрядовского БТР, там водитель и наводчик, люки раскрыты. Машина медленно катится назад, наводчик работает по лесу из КПВТ, перезаряжает, снова залп. И снова, и снова, и снова залп… Обращает внимания на меня, двигается ко мне, делает мне укол парамедола из аптечки.
Снимаю куртку — в плече дыра, мышца разрублена. Потом это будет как огнестрельное слепое осколочное ранение мягких тканей правого плеча, инородное тело (металлический осколок) в верхней подключичной области, трещина правой лопатки, контузии (находился в радиусе разрыва гранат РПГ). Делает мне перевязку, снимает косынку и делает мне через голову фиксаж. Далее ведет огонь. Машина отходит с поляны. Все машины вышли, отходим, по лесу выходим на дорогу. Все собираемся, осматриваются все убитые, все раненые. 4 убитых 8 (вместе со мной) раненых. Убитых — на броню БТР, вся машина в кровавой пене. Раненых под броню. Я беру у Славы назад свой автомат и вместе с еще тремя нашими сажусь на броню. Мы одной машиной выдвигаемся на базу. Проезжаем пару км. впереди видим трос через дорогу. Останавливаем машину — может фугас? Вчетвером выдвигаемся вперед, осматриваем — нет, просто обрыв на столбе. За нами идет колонна, видим их. Двое садятся на машину и уезжают, мы остаемся и дожидаемся нашу колонну. Колонна подходит, объясняем, что все хорошо. Нас сажают на броню еще одного БТР и мы едем на базу, в Хасавьюрт. По дороге заезжаем на блок пост, там магазин, покупаем воды — пить, очень хочется пить. Все грязные, в крови, у меня рука на фиксаторе, автомат в левой руке. Могу представить, какими покупателями мы выглядели для молодых дагестанок. Ребята на посту подошли, поддержали словом, похлопали по плечу. Едем дальше. Приезжаем на базу. Палатка врачей, осмотр.
Всех направляют в Грозный на вертушках. Пока ждем вертушки приходит колонна. Собираем вещи. Все собрались возле четверых погибших… Прощаемся… Вертушки. Грозный. Два часа ждем приема у врача. Поток раненых со всей Чечни. Много, очень много — десятки. Но вот, очередь дошла до меня. Осмотр, пальцами ничего не нашли. режут скальпелем плечо выше. Ищут пальцем — нет ничего. Перевязка. Ночуем. Утром ждем, за нами приезжают и едем на базу в Грозном. Еда, душ, поминаем погибших. Ночуем. Утром на вертолет, в Моздок. Ночуем. Утром на самолет, Владикавказ, часы ожидания. Другой самолет, Ростов, на базу. Перевязка. Ночуем. Самолет, Москва, место дислокации. Дома!!! Госпиталь, осмотр. Осколок нашли — он воткнулся в подключичную артерию. Сложная. но не долгая операция, осколок извлекли. К осени я полностью в форме, в ноябре — снова в Грозном. Вечная Память Всем Погибшим! Вечная Слава!
🔴ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ МАТЕРЬЮ АНДРЕЯ АРЕФКИНА 🔴
Мой сын, Арефкин Андрей Викторович, родился 4 мая 1975 года в городе Заречном.
Мальчиком он рос спокойным, хотя всегда стоял на своем. Был у них в классе один лидер. Все ему подчинялись, но только не Андрей. Он всегда говорил, что не хочет, чтобы им кто-то командовал: «Пусть все подчиняются, а я не буду». За настойчивость приходилось получать синяки, но я ничего об этом не знала: он никогда не рассказывал, не жаловался.
Спорт Андрей никогда не бросал: в 4-м классе — лыжи, потом — велосипедный спорт, потом записался в секцию самбо. Там ему сломали ногу, но Андрей никогда не жаловался на боль. Андрею заниматься самбо нравилось, но через год тренер сказал ему, что он не совсем подходит к этому виду борьбы, потому что очень высокий. Андрей был ростом 185 сантиметров и весил 80 килограммов.
Поскольку по настоянию тренера пришлось бросить самбо, а у сына была явная склонность к силовым видам спорта, то Андрей занялся каратэ. У него есть награды за первое и за второе места по области. Окончив восьмой класс, Андрей поступил в машиностроительный техникум. Парень был упорный, настойчивый, старательно занимался. Когда пришло время писать дипломную работу, все делал сам, без посторонней помощи. И получил «пятерку». Даже учителя не ожидали от него такого блестящего результата.
Защита была 23 февраля 1994 года, а 28 февраля пришла повестка из военкомата, и 1 марта он уже был в Москве.
Еще шестнадцати лет он увидел по телевизору отряд специального назначения, и после этого у него появилась дикая мечта служить там. Он постоянно повторял слова: «Вот в такой армии я бы послужил!» Денег, чтобы откупиться, все равно не было, пришлось идти туда, куда пошлют. А послали туда, куда хотелось Андрею, — в Дзержинск, где готовили к службе в войсках спецназа.
Андрею нравилась напряженная служба: подъем в 6 часов, утренняя пробежка 12 км во всем обмундировании (на голове «сфера» 8 килограммов, бронежилет 12 килограммов, автомат, завтрак, 4 часа спаррингов (проверка физической подготовки), дневной сон, опять тренировки — такие напряженные, что среди ночи их не будили, давая выспаться.
В течение всей службы он никогда не жаловался ни на что, но ведь сердце мое болело за сына, словно чувствовало, к чему идет дело. В сентябре 1994 года пришло письмо о том, что он уезжает в командировку, но не сказал куда, так как сам еще не знал, а через месяц — телеграмма: «Привет вам из Северной Осетии…»
В декабре начала развертываться полномасштабная операция, но в бои их не бросали. Подразделение, в котором служил Андрей, считалось элитным, им пришлось охранять аэропорт. В январе 1995 года, когда федеральные войска понесли большие потери, им пришлось разгружать КамАЗы с трупами. Горели танкисты, успевали только трупы выносить. Но в письмах домой было все наоборот: «Мы здесь отдыхаем, загораем…» Одним словом, курорт.
В это время ряды федеральных войск пополнились ребятами нового призыва. Эти новички не умели даже защититься, не умели стрелять, в то время как спецназовцы могли это делать из любого вида оружия.
Был такой случай: их попросили расчистить дорогу. Выбросили их десантом в чистое поле. Была зима, но оделись легко, много пищи с собой не брали. Выполнили задание. Пора возвращаться, но за ними день никто не приезжает, другой, и никаких сообщений. С ними был еще и ОМОН (милиция). Ребята из ОМОНа денек там покружились и ушли кто куда, а войскам спецназа — нельзя: уйдешь — трибунал. Вот они неделю там и просидели, — есть было почти нечего, согрелись лишь тогда, когда землянки вырыли.
Когда за ними приехали, выяснилось, что их просто забыли. А потом холодных, голодных отвезли в деревню, где жили русские старушки. Они их накормили, отогрели, стали просить, чтобы они не уходили — боязно все-таки, ведь столько русских убивали, брали в заложники, выставляли в окна, прикрываясь ими, и просто палили по ним.
Дальше пошли более серьезные бои, но о трудностях Андрей, как всегда, ничего не писал.
Приехал новый начальник. Тренировки усилились. Стали прыгать с вертолета, а это очень трудно. Стали поговаривать, что их готовят к штурму. В основном эту группу посылали на помощь неопытным ребятам.
Вообще-то, в их отряде серьезных потерь не было, и лишь в бою под Бамутом погибло 16 человек из 200; это были очень тяжелые бои. Самым ожесточенным был бой под Самашками, за который Андрей и получил орден спецназа, который давали только особо отличившимся. А за последний бой он был награжден орденом Мужества.
В этот день их подняли в 5 утра по тревоге, приказали занять высотку. Авиация не вылетела, потому что была плохая погода. Были сведения, что там сидят боевики. Прождали до полудня, а потом решили послать разведку. Пошли 4 человека. Смотрят, на косогоре человек метнулся. Решили его изловить и пошли за ним.
Когда стали дальше углубляться на высотку, то тут же поняли, что их просто-напросто заманивают. Но назад дороги уже не было. Попросили подмогу. А в это время стали бомбить с той высотки по колонне, которая стояла внизу. Подбили БТР, в котором сидел мальчик из Рязани — Смирнов Костя. Его вообще в клочья разнесло. У прапорщика, который стоял позади танка, снесло всю правую сторону, когда слетела крышка люка. Прошла только пара часов, а было уже два трупа. (Так рассказывала мама Андрея.
После того как они помогли своим товарищам уйти, сами решили выбираться оттуда. Но они не смогли завести свой БТР. Андрея ранило осколком гранаты в шею — туда, где проходила сонная артерия. Подошли свои ребята. Еле-еле дотащили, потому что парень был большой. Сразу же сделали укол, а он лишь глаза открыл и ничего не сказал. И жил он после этого примерно 10–15 минут.
Вот так вся служба и закончилась. А ведь в последнем письме писал, что приедет загорелый, отдохнувший, чтобы только ждали.
